ИСТИНА

Приступая в мае 1840 г. к чтению лекций «О героях, почитании героев и героическом в истории», Томас Карлейль ссылается на универсальное значение и обширность заявленной им темы, а также на сопротивление ей, едва ли не отрицание ее современниками: «Я хорошо знаю, что в настоящее время почитание героев признается уже культом отжившим, окончательно прекратившим свое существование». Одна из очевидных тому причин - демократическая предубежденность против «богоизбранников», слишком доверчиво чтимых в прошлые эпохи. Ко всему и всем, имеющим претензии на высокий статус, гражданин ХIХ столетия относится с подозрительностью. Тяготея к ревнивым и непочтительным сравнениям, научным замерам и «объяснениям», он слишком успешно редуцирует исключительное к заурядному. Это не исключает, а даже подразумевает и противоположное: неслыханную свободу, с какой заурядное предъявляет претензии на исключительность. Работу критической рефлексии в отношении этой ситуации берут на себя западноевропейский социальный роман (как правило, «без героя»), драма и эссеистика середины XIX в. Глубинным поводом к новой постановке проблемы во всех случаях оказывается проблематизация социально-культурной нормы. Она складывается на основе социального консенсуса, общего/здравого смысла (common sense), осознается как принципиально доступная всем, требующая скорее рассудительной дисциплины исполнения, чем рыцарской преданности, и в то же время историчная и потому открытая изменению, развитию. Героическое присутствует в картине обыденной жизни, прячется внутри нее как значимая лакуна, подразумеваемая – и притягательная! - «негативность». Если в классической культуре герой являл в себе зримую совокупность достоинств, лишь преувеличенных сравнительно с общечеловеческими, если он обнаруживал эти достоинства, как правило, в очевидно ценном деянии, то современный герой не может предъявить ни той, ни другой очевидности. Его лучшие проявления как раз не наглядны: «В тот самый момент, когда он попадается мне на глаза, я тотчас же отталкиваю его, сам отступаю назад и вполголоса восклицаю: “Боже мой, неужели это тот человек, неужели действительно он? Он выглядит совсем как сборщик налогов»» (Кьеркегор C. Страх и трепет). Герой – «невидимка» и – всегда маргинал, аномалия, «человек края», «человек-эксперимент». Отсюда мысль, возникающая, в частности, у Карлейля: отнюдь не «само время» или иная высшая сила «производит» или призывает героя; нет, это герой является, чтобы «верно определить потребности времени». Его миссия состоит не столько в осуществлении предначертания судьбы, а в пробном начертании новой возможности и, будучи по сути своей творческой миссией, она всегда чревата тем или иным видом разрушения. На краю или даже за краем территории, освоенной здравым смыслом, смыслополагание заведомо «болезненно» и рискованно, но именно и только там смысл может ярко возобновиться. Ключевым и решающим в этих условиях становится вопрос: способны ли другие люди, ближние или дальние, опознать героический акт и ценностный смысл, в нем производимый?