ИСТИНА

Уядовленна стрела сердцу человечю лице женско (Феоктист, из стихотворной переписки нач. XVII в.) Луна, кровь, сердце, пламень, слёзы – трудно представить, что набор этих поэтических образов мог когда-либо казаться оригинальным и свежим. И первые русские стихотворцы, записывавшие свои произведения, с точки зрения современного читателя так же злоупотребляли ими, как и эпигоны столетия спустя – слишком уж гладко они ложатся в образный ряд и поэтическую строку. Русская поэзия XVII в. не оказала прямого влияния на последующую литературную традицию. Однако характерно, что механизмы культурной памяти «воскрешают» в стихотворениях Нового времени ряд устойчивых рифм и топосов. Одни строки напоминают популярные в дворянской среде стихи М. Ю. Лермонтова («И душевный мой корабль аки волнами в море сем носится // И яко от бурных ветр семо и овамо носится. // И не вем, како ко пристанищу господь принесет»; «И уподоблюся кладезю скверну и нечисту //и отпадшему от древа во осеннее время листу»). Другие вызывают в памяти мелодраматическую поэзию поздних фольклорных баллад: «И многие люди знают твою ложь, // А и нам есть ныне стал ты, аки острый нож». Применительно к этикетным текстам Средневековья некорректно говорить о клише и штампах, однако впоследствии особенно «удачные» речевые средства, найденные авторами XVII в., попадают в арсенал эпигонской поэзии. Напрашивается сравнение традиции ранних рукописных виршевых посланий с культурой альбомных стихов, расцветшей в XIX столетии. Для обеих традиций важны темы дружбы и страдания, им близок жанр элегического размышления, в них присутствуют тайнопись, обыгрывание имени адресата и, конечно, многократное воспроизведение чужого текста или его части к случаю.