ИСТИНА

Целью доклада является анализ отношений между персонажами «Так говорил Заратустра», в результате которого могут быть сформулированы особые дискурсивные позиции, женского и мужского, а также показано, что сам Заратустра занимает двойственную, мужеско-женскую позицию. Исходным пунктом исследования является описание дискурсивной позиции главного героя. Порядок речи, основанием которого служит Абсолют, в фигуре Заратустры подводится к границе возможностей. Проповедь Заратустры постоянно уклоняется от финализации и даже может быть названа проповедью, в которой не содержится никакой вести. На основе сопоставления текста «Так говорил Заратустра» со стихотворениями и дневниками Ницше я описываю две квази-романтические группы персонажей, в которых позиции мужского и женского сталкиваются: пара Заратустры и Жизни и пара Заратустры и Вечности. Жизнь является женской фигурой по преимуществу. Образом её действия можно назвать провокацию и разоблачение. В той мере, в какой Заратустра выступает в роли разоблачителя или разрушителя идолов, Жизнь осуществляет разоблачение по отношению к самому Заратустре. Анализ этой романтической пары показывает, что женская позиция – эта позиция принципиально критическая, позиция анти-образца, но при этом она находится в необходимой связи с мужской позицией, т.е. с идеей наивного взгляда, однозначности, ориентированной на образец смысла [Grundlehner, 1986, p. 89]. Можно заметить, что Ницше резко выступает против какого-либо чёткого соотнесения Заратустры с мужской или женской позицией. В дневниковых записях он прописывает впоследствии отвергнутую сюжетную линию возлюбленной Заратустры по имени Пана [Ницше, Собр. соч. в 13 т. Т. 10, 2010, с. 377-378]. Её фигура уникальна, поскольку она совершает убийство Заратустры и является источником откровения о нём, что на самом деле он всего лишь неудавшийся пророк. Разоблачение Заратустры, совершаемое Паной, приводит к финализации смысла его проповеди. Исключая этого персонажа из текста, Ницше показывает, что для Зараустры неприемлема ни мужская, ни даже женская позиция сама по себе, несмотря на её критический характер. Более точное представление о невозможной проповеди можно получить, если рассмотреть отношения Заратустры с другим женским персонажем, Вечностью. Обращая внимание на некоторые её черты, можно прийти к выводу, что с помощью Вечности происходит восполнение смысла проповеди и что Заратустра достигает в Вечности некоего совершенства [Seung, 2006, p. 231-232], однако этот ход мысли Ницше неоднократно отвергает. Характерная для отношений Заратустры с Жизнью игра разоблачений здесь вовсе не наблюдается. Вместо этого мы сталкиваемся с утверждением некоего высказывания за пределами речи, которое герой осуществляет через обращение к Вечности. Эта пара персонажей может быть названа трансгрессивной [Фуко, «О трансгрессии» // «Танатография эроса», 1994, с. 119], и в этом смысле – состоящей из двойственных, мужеско-женских персонажей.