ИСТИНА

Исследователи архаического искусства говорят о том, как в традиционном орнаменте разглядеть осколки древних сюжетов, размышляют об аграрной символике вышиваемых и изображаемых фигур. Однако реконструкции мифологов скорее всего так и останутся гипотезами. Зато на примере не столь отдаленного от нас наивного искусства XVIII века можно с большей уверенностью описать обратный процесс: превращение орнамента в сюжет, наполнение абстракции понятным бытовым смыслом – и происходит это благодаря появлению героя. В основе печных картинок русских сюжетных изразцов лежат по большей части гравюры из сборника эмблем 1705 г. и западноевропейских народных библий XVII в.; реже это гравированные иллюстрации к басням, эмблематические аллегории («Иконология» Чезаре Рипы) и отдельные печатные листы. То есть в большинстве случаев наивные мастера адаптируют иконографию сложного образа с иносказательным сюжетным шлейфом в духе барокко. В массовой культуре такой образ может стать исключительно орнаментальным, воспроизводиться «для красоты», как происходило при перерисовке эмблем на деревянной мебели. Или же он мог наполниться новым смыслом, как чаще всего было на лицевых изразцах. Один из многих подобных примеров: за основу берётся эмблема №149 со стулом в роли pictura (девиз – Inutile ambulanti). В барокко она обозначала контраст между состоянием покоя и неусыпной деятельностью (противопоставленная стулу предметная аллегория – мельница, жизнь в движении). Но для широкого зрителя стул не представляет интереса сам по себе: нужен более динамичный сюжет. А значит, необходимо ввести персонажа, который несёт стул, а заодно несёт эмоцию – характеризует обстоятельства, в которых оказался. Наделение этого персонажа голосом (превращение эмблематического девиза в короткую реплику, произносимую этим персонажем) – момент рождения сюжета. Реплики персонажей бывают очень эмоциональными, вплоть до междометий в духе комикса. Так, безымянный персонаж второго плана с гравюры Библии Пискатора, падающий всадник, становится главным героем новой истории и произносит: «Ох, ох, погибох от свирепого» – подпись нарочито смешная, ситуация страшная. Согласно исследованиям Ю. М. Лотмана и А. Г. Сакович, в концепции которых хорошо вписывается культура русских печных изразцов, каждая сценка народного искусства XVIII–XX вв. имела потенциал для разыгрывания: продавец лубочных листов, балаганный зазывала, озвучивал персонажей с гравированных картинок, часто импровизируя, достраивая сценку. Высказывания и «язык тела» печных персонажей тоже создают возможность для подобного озвучивания, разыгрывания сюжета. Слова, жесты и атрибуты персонажей, с одной, стороны, вводят зрителя в контекст ситуации. С другой стороны, изразцовые сюжеты полны недосказанности, чтобы будить воображение. Они создают возможность поставить себя на место персонажа, наполнить сценку личными обстоятельствами и переживаниями, снова и снова разыгрывая (мысленно или напоказ) маленькую печную картинку, доводя её до полноценного «кино».