ИСТИНА

Вальс для романтиков оказывается не только сугубо индивидуальным, интимным переживанием: йенская школа рассматривает танец через призму его медиативной функции и ритуального происхождения. Мотив танца актуализует в художественных текстах эпохи романтизма свои исконные потенции, иллюстрируя собой ритуальный опыт единения с божеством, становясь мистическим предвестником истинного чувства (Ф. Шлегель, Новалис). После Венского конгресса, на котором вальс получает официальный статус, мотив танца все реже звучит гармоничным аккордом встречи двух душ, рассмотренный через призму романтической иронии. Начиная с одноименной поэмы Байрона, мотив вальса в романтической литературе заметно снижается, становится двузначным, знаменуя собой неизбежное торжество массы над индивидуальностью (Гофман, Мюссе). Еще не успев окончательно утвердиться в Европе, танец лишается у романтиков своей свободной, стихийной сущности, оказываясь не только божественным откровением, но и чувственной иллюзией с несомненным привкусом телесности.