Языковая личность в Петровскую эпоху: П.А. Толстой как переводчикНИР

Linguistic personality in the Petrine era: Peter Tolstoy as a translator

Источник финансирования НИР

грант РНФ

Этапы НИР

# Сроки Название
1 16 января 2023 г.-2 декабря 2023 г. Языковая личность в Петровскую эпоху: П.А. Толстой как переводчик
Результаты этапа: В 2023 году работа велась в нескольких направлениях: проводились культурологические, текстологические и лингвистические исследования писательской практики П.А. Толстого, базой для которых стала работа В.К. Скрипки по распознанию итальянского оригинала и русского издания 1741 года и частичному набору русского перевода «Гистории» по рукописи БАН 31.3.22, а также создание полного списка текстологически и лингвистически значимых разночтений, также подготовленного В.К. Скрипкой. На протяжении первого года выполнения проекта Е.Э. Бабаевой было предпринято исследование, направленное, прежде всего, на выявление текстов, которые составляют нарратив, имеющий предметом историю, религию, политическое и военное устройство Порты. Описания Востока и Османской империи представлены в нескольких типах текстов: прежде всего, в записках паломников и купцов, побывавших на горе Афон и на Святой Земле, затем, начиная с царствования Ивана III, — в донесениях послов, отправлявших так называемые «статейные списки», в которых фиксировалось перемещение дипломатической миссии, а также пребывание за границей и, наконец, в воспоминаниях военнопленных. Кроме того, на протяжении нескольких веков корпус травелогов пополнялся переводами с латыни, греческого и польского. Вместе с тем, говоря об источниках, которые содержат фактические сведения, касающиеся Османской империи, следует, прежде всего, иметь в виду, что они были все-таки относительно фрагментарны и имели разную «целевую» аудиторию и разную степень распространенности. Последним описанием «хождения в Царьград» стали записки Иоанна Лукьянова 1701-1703 гг.; Лукьянов упоминает в них и Петра Толстого, в то время уже русского посланника в Турции. Интерес к Османской империи и к интеллектуальному постижению ислама начал нарастать во второй половине XVII в., в частности, в связи с историческими событиями: войнами и конфликтами разных стран с Оттоманской Портой. Происходившее в последней трети XVII в. обогащение знаний об Османской империи благодаря появлению новых переводных текстов, посвященных этой проблематике, следует связывать с так называемым культурным трансфером (М. Эспань), предполагающим, что переводческая деятельность порождает активное формирование нового дискурса, который перерабатывает чужую картину мира и чужие культурные практики и в какой-то степени трансформирует сознание потенциального читателя. Рассмотрение прецедентных для исламоведения и востоковедения начала XVIII в. текстов стало вторым направлением исследований, предпринятых в рамках проекта Е.Э. Бабаевой. Следует отметить, что этот новый дискурс, связанный с культурным трансфером этих понятий, до сих пор не являлся предметом комплексного изучения, хотя многие отдельные сочинения, составляющие его, рассматривались исследователями. В целях определения контекста функционирования данного дискурса Е.Э. Бабаевой был выявлен состав переводчиков, которые могли составлять так называемую контактную группу (термин С. М. Шамина и О. Янссон). С этой точки зрения обращает на себя внимание круг тех интеллектуалов, которые встречались при дворе царицы Натальи Кирилловны, а затем и Федора Алексеевича. К данному придворному кругу, по всей видимости, принадлежали Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Петр Толстой и Андрей Лызлов. Очевидно, что в этой среде тесно связанные политическая и религиозная, турецкая и исламская темы занимали немалое место. C. Медведев, П. Толстой и А. Лызлов принадлежали к одному поколению. В судьбах П. Толстого и А. Лызлова много общего. Оба они вышли из служилых дворян, по всей видимости, получили схожее домашнее образование, владели латынью и польским языком, оба участвовали в Чигиринском походе 1677 г. и в Азовских походах, военная карьера обоих была тесно связана с деятельностью В. В. Голицына (в частности, А. Лызлов находился в его свите во время I Крымского похода). Следующим направлением исследований, выполненных Е.Э. Бабаевой, был лингвистический анализ перевода с польского чрезвычайно популярной в Европе книги Шимона Старовольского «Двор цесаря турецкого» («Dwór cesarza tureckiego i rezydencja jego w Konstantynopolu», 1649 г., Краков), сделанного в 1686-1687 гг. А. И. Лызловым и вошедшего в качестве самостоятельной главы в его оригинальное сочинение «Скифская история» (1692 г.). Перевод книги Ш. Старовольского, выполненный А. Лызловым, получил наибольшее распространение в России именно благодаря тому, что оказался включенным в состав «Скифской истории», ставшей необычайно популярной: как показывают исследования, с 90-х гг. XVII в. по 70-ые гг. XVIII в. она имела хождение в огромном количестве списков, которые продолжали циркулировать и после издания текста Н. И. Новиковым в 1787 г. А. Лызлов снабжает свой текст глоссами: механизм глоссирования или комментирования переводных текстов мог служить для их адаптирования в рамках другой культуры и создавать предпосылки для дальнейшей «доместикации», направленной на переосмысление «чужого» в терминах «своего». Для выявления особенностей перевода А. Лызлова Е.Э. Бабаевой был привлечен перевод того же сочинения другим переводчиком — М. Кропоткиным, выполненный в 1691 г. Два перевода «Двора цесаря турецкого» — А. Лызлова и М. Кропоткина — демонстрируют не во всем совпадающие подходы к передачи ключевых понятий, касающихся культурологических и религиозных терминов. Так, например, говоря о сакральных сооружениях, А. Лызлов в большинстве контекстов в соответствии со словом kościół употребляет существительное храм, следуя, по всей видимости, практике, принятой в книжном кругу Епифания Чудовского 70–90-х гг. XVII в., тогда как М. Кропоткин использует слово церковь. При этом оба автора считают необходимым использовать итальянизм мосхея, хотя слово мечеть уже вошло к тому времени в русский язык и А. Лызлов прибегал к этому термину в других главах «Скифской истории». Можно отметить также, что для перевода сочинения «Книга Систима, или Состояние мухаммеданския религии»» Д. Кантемира, выполненного И. Ю. Ильинским и напечатанного в 1722 г., характерно использование слова храм применительно к любой сакральной постройке, в том числе и к мечети. Были подробно исследовано употребление других религиозных терминов (например, божница, костел, имам или иман, муфтий) в обоих переводах на фоне узуса конца XVII в. и способы их введения в текст перевода: внутритекстовое перефразирование при помощи слова или (иман или поп), глоссирование, комментарий. Проведенное исследование направлено на описание спектра языковых возможностей адаптации элементов «чужого» дискурса. Фрагментарное сопоставление текстов показывает, что между авторами, благодаря которым в конце XVII в. и в первой четверти XVIII в. формируется словарь нового дискурса, существуют пересечения и расхождения — как в стратегиях построения повествования и отбора лексических единиц, так и в объеме читательского опыта и желания (или необходимости) следовать ему. Представляется насущной задача более обширного сопоставления текстов, относящихся к этому дискурсу, что позволило бы лучше понять стадии и детали адаптации «чужого», а также уточнить наличие и состав «контактных групп», действовавших в этой сфере. Если в последней четверти XVII в. в центре процесса пересадки «чужого» культурного феномена на новую национальную почву находились переводы с польского языка, то в первые десятилетия XVIII в. произошло обращение непосредственно к европейскому опыту (так, в 1716 г. был издан перевод Корана, восходящий к французской версии Андре Де Рие, переведенный, вероятно, П.А. Толстым или кем-то из его окружения, а также появился перевод итальянской версии сочинения П. Рико «The History of the Present State of the Ottoman Empire», выполненный П. Толстым), а также формирование научного подхода (Д. Кантемир). Имевшее место в первой четверти XVIII в. обращение к комплексному описанию Османской империи, к ее истории, современному состоянию, культуре и религии следует связывать с политическим заказом, исходившим от Петра I. Тексты этого времени, посвященные Османской империи и исламу, тем не менее вряд ли можно отнести к единому нарративу. Е. Э. Бабаевой были определены два основных направления востоковедения в начале XVIII в. Одно из них представлено трудами П. Толстого, который описывал Османскую империю в статейных списках, составивших книгу, посвященную Черному морю и османскому флоту, а также перевел с итальянского книгу П. Рико «The History of the Present State of the Ottoman Empire» («Гистория управления настоящаго Империи Оттоманской»); другое же находим в трудах историка, филолога и философа Д. Кантемира. На протяжении первого года выполнения проекта Е.Э. Бабаевой было начато также исследование путевых записок П. Толстого (Путешествие стольника П.А. Толстого по Европе 1697-1699 гг.), что позволит в дальнейшем сопоставить принципы порождения оригинального текста с переводческой практикой этого автора. Т.В. Пентковская обратилась к выявлению характера знаний об исламе, отразившихся в русском переводе "Гистории". Она рассмотрела функционирование формул азана в различных переводах историографического трактата Поля Рико, включая русский перевод П.А. Толстого, на фоне сведений об основных догматических формулах ислама в Европе и России раннего Нового времени. К сопоставлению был привлечен перевод шагады (как части азана) с латыни И.Ю. Ильинского, содержащийся в «Книге Систима» Д.К. Кантемира (латинский и арабский текст приводился по рукописи РГАДА, ф. 181, оп. 15, № 1325, л. 54). Ею было установлено, что английский перевод азана в сочинении Рико включает в себя только важнейшие положения исламского символа веры, которые получили определенную известность в Европе. Цель его перевода заключалась не в достижении формальной точности, а в беглом ознакомлении английского читателя, интересующегося Востоком, скорее, в политическом аспекте, с религиозными ритуалами, принятыми в Османской империи. Ошибки в передаче текста азана, имеющиеся в английском оригинале П. Рико, перешли во французский текст, а в итальянской версии их число возросло. Ошибки итальянского перевода были воспроизведены в русском переводе. В польском переводе, сделанном с фразцузской версии, ошибки исправлены. Судя по характеру исправлений, их внесение может свидетельствовать об определенном знании фонетических закономерностей арабского языка переводчиком (или справщиком). Тем не менее, 4-я и 5-я формулы азана по-прежнему остаются без перевода, хотя сопоставление с французской версией показывает, что и в них были произведены некоторые исправления. При этом редакторы русского издания 1741 года к польскому тексту азана не обращались. В отличие от польского переводчика, П.А. Толстой, не являясь востоковедом, не предпринимает попыток каким-то образом осмыслить искаженную передачу арабских фрагментов в итальянском переводе «Гистории» и восполнить недостающие в переводе чтения, например, привлекая информаторов, знавших язык и основные догматы ислама. Не делается этого и при повторной подготовке русского перевода к печати в 1741 г. Предшествующие переводческой деятельности П.А. Толстого опыты передачи отдельных исламских формул остаются ему незнакомыми, что неудивительно, учитывая их разрозненность и окказиональный характер. Такое отсутствие интереса к чужой религии резко контрастирует с тщательной фиксацией христианских религиозных святынь и с описанием литургических действий, в которых П.А. Толстой часто сам принимал участие, во время путешествия в Европу, в его путевом дневнике 1697–1699 гг. В то же время это хорошо согласуется с практической направленностью дипломатической миссии П.А. Толстого в Стамбуле, основной целью которой, помимо устройства постоянного российского посольства, было налаживание морской торговли с Османской империей и поддержание мирных отношений между двумя государствами. Тем не менее, по всей вероятности, именно П.А. Толстой был первым, кто ознакомил русского читателя с текстом азана. Т.В. Пентковской и Е.В. Шикиной были рассмотрены языковые особенности переводов трактата Поля Рико «The history of the present state of the Ottoman Empire» и книги священника Мавро Орбини «Il regno degli slavi» 1601 года, выполненных П.А. Толстым и Саввой Рагузинским с итальянского языка в первой четверти XVIII века. Переводы «Гистории» и «Книги историографии» могут рассматриваться как часть программы Петра по переводу и изданию исторических произведений. Они появились в близкий временной интервал: предполагается, что Толстой работал над переводом «Гистории» во время своего пребывания в Османской империи (1702–1714 гг.), а по крайней мере первая часть перевода Рагузинского была закончена в 1714 г. Перевод Рагузинского был издан в 1722 году в Санкт-Петербурге под заглавием «Книга историография початия имене, славы и разширения народа славянского…». Е.В. Шикина исследовала две сохранившиеся рукописи этого перевода XVIII в., РНБ, F.IV.97 (чистовик) и РНБ, F.IV.98 (черновик), сопоставив их с печатным текстом по ряду параметров. Обе рукописи содержат только часть перевода (до с. 184 печатного текста). Перевод Саввы Рагузинского может быть охарактеризован как сокращающий, в то время как перевод П.А. Толстого в целом близко следует своему оригиналу. Кроме того, оба перевода претерпели редактуру: «Гистория», как уже отмечалось, редактировалась дважды (вероятно, в 1724 и 1741 гг.), «Книгу историографию» редактировал, возможно, Феофан Прокопович в 1716 г., а послесловие, напечатанное с отдельной пагинацией в русском издании Орбини, написал Феофилакт Лопатинский. Несмотря на указанные различия, принадлежность обоих переводов к одному идеологическому полю, близкое знакомство их авторов, сходный жанр, язык оригинала делают возможным сопоставление переводческой техники по ряду параметров, актуальных для языка Петровской эпохи в целом. К сопоставлению было привлечено «Путешествие стольника Толстого по Европе», а также перевод Корана с французского оригинала Андре Дю Рие, напечатанный в Санкт-Петербурге в 1716 г. по повелению Петра. Согласно гипотезе, сформулированной Е.Э. Бабаевой, этот перевод выполнен является П.А. Толстым. В работе были рассмотрены явления, частично или практически полностью сходные в переводе «Гистории» и «Книги историографии». I.1 употребление глаголов с корнем -ча-/-чьн-. Выбор фазисного глагола, обозначающего начало действия, различается в оригинальных сочинениях Толстого и в переводе «Гистории». В «Путешествии» употребляется, как правило, глагол почати. Чаще всего это клишированное сочетание почалъ быти: На первом часу дня почал быть ветр мал. Частотности употребления данного сочетания способствует однотипность контекстов. Возможность сочетания почати с бытийным глаголом объясняется сохранением свойственной для глаголов с корнем -ча-/-чьн- исконной семантики наступательности (переход от отсутствия ситуации к ее наличию). Кроме сочетания с глаголом быти возможны сочетания почати и с другими глаголами: И, как я начал говорить канон чудотворцу Николаю, с того числа почала та фортуна малиться, и страху почало убавлятися. Широкое употребление такого рода описательных конструкций с глаголом начати/почати в форме прошедшего времени, в том числе и с инфинитивом бытийного глагола, было характерно уже для древнерусских переводов домонгольского периода, прежде всего для Жития Андрея Юродивого. Конструкция поча(лъ) быти, которая является самой частотной в «Путешествии», часто встречается в летописях. При этом древнерусскому узусу было свойственно преимущественное употребление глагола почати, а не начати. В новгородских берестяных грамотах именно почати используется в конструкции с инфинитивом. В деловых грамотах, происходящих из зоны центра, также используется только почати. Глагол почати употреблялся в древнерусском языке в сложном будущем. Функциональное соотношение начати и почати в восточнославянских нарративных текстах позволило исследователям прийти к выводу о том, что глагол начати «воспринимался древнерусскими книжниками как нейтрально-письменный вариант» почати. В старорусский период, как и в древнерусский, в перифрастических конструкциях как в настоящем времени, так и в претерите в переводных и оригинальных житиях продолжает употребляться преимущественно начати. В высокие жанры почати не допускался. Употребление глагола почати, а не начати в оригинальных сочинениях П.А. Толстого весьма вероятно связано не только с прямым продолжением древнерусского узуса, но, скорее, с ориентацией на западнорусское словоупотребление, которое в данном случае совпадает с польским (польск. początek ‘начало’, poczynać; укр. початок ‘начало’, ‘наступление’, починати; белор. пачатак ‘начало’, пачынаць). Следует отметить, что в «Путешествии» зафиксировано несколько случаев употребления образований с приставкой за- и корнем ча-/чьн-. В одном случае встречается сущ. зачатие ‘начало’. В трех случаях употреблено пассивное причастие прошедшего времени зачат(а), причем в двух этих случаях оно сочетается с инфинитивом: церковь зачата строить новая; пришел к церкве... которая зачата делать тому 94 года. Подобные конструкции отмечаются в архангельских говорах: Сьте́ны за́цяты струга́ть; У меня ́ межа ́зачята ́ коси́ть; Йещё ́ не фсё ́ за́цято поло́ть. Следовательно, их употребление у Толстого связано с отражением конструкций живого языка. Иная ситуация представлена в переводах, предположительно или точно усвояемых П.А. Толстому. В печатном переводе Корана 1716 г. 56 раз встречается начати и другие однокоренные образования с приставкой на-, а почати зафиксировано дважды. В «Гистории» фиксируется около двухсот употреблений лексем с приставкой на- и корнем ча-/чьн-; образования с приставкой по- при этом корне отсутствуют. Круг инфинитивов при этом весьма разнообразный, точное соответствие итальянскому оригиналу (а также польской версии) не всегда прослеживается. При этом здесь имеется три случая употребления лексем с тем же корнем и приставкой за-. Такая картина соответствует ее статусу переводного нарративного текста. Соотношение основ нача- и зача- в «Гистории» примерно такое же, как соотношение поча- и зача- в «Путешествии»: образования с приставкой за- допускаются, но находятся на периферии употребления. У Рагузинского образование с приставкой по- (початие) находятся только два раза в заголовке. Здесь преобладает глагол начати, в том числе и в сочетании с инфинитивом. Один раз встречается зачати в сочетании с инфинитивом: зачалъ служïти. Таким образом, распределение приставок на/по/за при корне ча-/чьн- в переводах Толстого и Рагузинского очень сходно: абсолютно преобладает вариант начати, что свойственно переводным текстам. Однако по этому параметру принципиально различаются оригинальные сочинения Толстого и его переводы. I.2 Повтор наименования референта в относительных предложениях с местоимением который. Эта черта, свойственная некнижным, а также поздним гибридным текстам, изредка проникает и в церковнославянский язык. Ее функционирование может быть подкреплено польским влиянием. В таких конструкциях местоимение который выделяет лексический компонент, функционируя аналогично определенному артиклю или дейктическому местоимению. Такие конструкции частотны в «Путешествии» П.А. Толстого, где в рамках одного предложения могут сочетаться оба способа выделения им. сущ.: И для того вошли мы в порт, которой порт называется Ливир, и в том порте начевали. В печатном переводе Корана конструкции с мест. который и повтором наименования референта единичны. Они не зависят от французского оригинала, но принадлежат самому переводчику. Из 2116 случаев общего числа употреблений форм мест. который в печатном переводе приходится всего 6 примеров употребления конструкции с плеонастическим повтором им.сущ. Не избегает их Толстой и в переводе «Гистории». На 2530 форм мест. который в ее печатном тексте приходится 16 случаев повтора, что дает примерно сопоставимое с переводом Корана соотношение. Во всех случаях наличие рассматриваемой конструкции в русском переводе не зависит от итальянского оригинала. Привлечение польского перевода показывает, что он существенно расходится с русским и не служит опорой для выбора данной конструкции. Имеется группа примеров, в которых повтор им. сущ. с мест. который отделен от опорного им. сущ. другими конструкциями, в частности, еще одним придаточным определительным с мест. который: для сохраненïя вещеи въ состоянïи, въ которое онъ прïвелъ, было потребно чтобъ управлялïся съ таковымъ же умышленïемъ, которое онъ употреблялъ, котораго умышленïя инымъ не исповѣдалъ, токмо своему сыну. Во второй группе случаев мест. который с им. сущ. находится в непосредственном контакте с опорным им. сущ.: Султанъ Муратъ такъ возлюбїлъ конечно едїного отрока Армянскаго, имянуемаго Муса, которои Муса прївелъ его чїнїти многїя дїчи, хотя онъ былъ едїнъ Государь разумныи. В переводе Рагузинского встретилось 23 случая употребления рассматриваемой конструкции с повтором. Из них в 17 случаях соответствия в итальянском оригинале нет. Однако в 6 примерах подкрепление оригинала имеется. Свободное употребление данных конструкций вне прямой зависимости от оригинала – черта, объединяющая не только переводы Толстого и Рагузинского, но и свойственная языку эпохи в целом. При этом относительно небольшой процент случаев плеонастического повтора им. сущ. от общего числа употреблений относительных придаточных с мест. который во многом связан с переводным характером текста. I.3. субстантивированный инфинитив В обоих рассматриваемых переводах встречаются инфинитивные конструкции в сопровождении частицы еже, иногда с предлогами, восходящие к церковнославянской имитации греческого субстантивированного инфинитива. Всего в «Гистории» отмечается 15 случаев такого рода конструкций, из них 10 раз употребляется еже + инфинитив, 3 раза во еже бы + инфинитив, и 2 раза – въ мѣсто еже бы + инфинитив (из них один раз в печатном тексте эта конструкция исправлена на вмѣсто что бы + инфинитив). Как правило, в итальянском оригинале мы находим в соответствующем месте также инфинитив в том или ином варианте: въ мѣсто еже бы имѣти наслѣдїе - che havevano d’hauer posterità (с. 212). Польский текст, как и в других случаях, не дает формально точного соответствия. Наиболее частотной является конструкция еже + инфинитив и в переводе Рагузинского. В печатном тексте на нее приходится 56 случаев употребления. В трех случаях еже при инфинитиве в рукописях отсутствует, а добавляется в издании. Следует за ней по частоте конструкция еже бы + инфинитив, на которую приходится 21 случай. Одним примером представлена конструкция за еже + инфинитив: за еже обïтати (с. 32) –che questi habitavano. Если употребление таких конструкций у Толстого, как правило, хотя бы отчасти мотивировано итальянским оригиналом, у Рагузинского степень зависимости от формы оригинала значительно ниже, чаще нужная конструкция в нем отсутствует, так как текст сокращается при переводе или же субстантивированным инфинитивом переводятся личные конструкции. В целом число употребление данных конструкций в «Книге историографии» значительно превышает число их употребления в «Гистории». Не случайно введение данных конструкций при подготовке перевода Рагузинского к печати, если учесть, что предполагаемыми редакторами были церковные иерархи (Феофилакт Лопатинский, который в 1722 году являлся архимандритом Чудова монастыря). Конструкции с субстантивированным инфинитивом составляют неотъемлемую часть церковнославянского синтаксиса, их употребление кодифицировано в разных изданиях грамматики Мелетия Смотрицкого. Для сравнения укажем, что подобные конструкции (еже + инфинитив, еже бы + инфинитив, во еже + инфинитив) в печатном Коране 1716 г. появляются только в результате деятельности редакторов, в целом направленной на славянизацию русского текста. Первоначальный перевод их не содержит, что отличает его от перевода «Гистории». Во второй группе были рассмотрены языковые особенности работ П.А. Толстого, не отмечающиеся в переводе Саввы Рагузинского. II.1. конструкция типа имеемъ сказано. В переводе «Гистории» встречаются псевдоперфектные конструкции с глаголом иметь и пассивным причастием прошедшего времени типа имели/имеютъ сказано. Они, как правило, соотносятся с различными временными формами глагола avere с причастием в итальянском оригинале. Но не всякий раз итальянские формы со вспомогательным глаголом avere переводятся такого рода кальками. Форма ср.р. ед.ч. краткого страдательного причастия выбирается при отсутствии в предложении формально выраженного субъекта. В польском переводе используется перфект, то есть, как и в предыдущих случаях, польская версия не оказывает никакого влияния на русский перевод. Подобные конструкции не зафиксированы ни в «Путешествии», ни в Коране 1716 г. Они не встречаются и у Рагузинского. Прямого соответствия этим конструкциям в русских диалектах не обнаруживается. Однако типологически сходные формы аналитического пассива можно найти в западнославянских языках (чешский, кашубский, полабский), где они обусловлены немецким влиянием. II.2 Использование частицы де как показателя пересказа. В сочинениях П.А.Толстого встречается специализированное выражение косвенной эвиденциальности, или косвенной засвидетельствованности (пересказывательности). Хотя в русском языке в период конца XVII – середины XVIII века не выделяют данную категорию в качестве грамматической, наличие особых ксенопоказателей – это одна из ярких особенностей прежде всего делового языка, поскольку именно в этой сфере чаще всего возникает необходимость письменной фиксации чужой речи. Показателем чужой речи является, в частности, ренарративный маркер де. В рассматриваемый период частица де – элемент профессионального делового языка. В «Путешествии» П.А. Толстого представлен десяток контекстов, в которых при передаче чужой информации находим ренарративный маркер де, в частности. Как правило, в таких контекстах информация с чужих слов оформляется в виде сложноподчиненного предложения с придаточным изъяснительным, что находит параллель в частной деловой письменности на протяжении всего XVIII века. В «Гистории» засвидетельствовано три контекста с маркером пересказа де, то есть значительно меньше, чем в «Путешествии». В итальянском тексте показателей ренарратива во всех этих сдучаях нет. В польском переводе показатели недостоверности также отсутствуют. Такое оформление косвенной засвидетельствованности, как в «Гистории», у Рагузинского не встречается. Проведенное исследование позволило сделать следующие выводы. Сходства в употреблении Толстым и Рагузинским тех или иных конструкций выявляются на макроуровне, то есть они обусловлены тем, что данные конструкции присущи русско-церковнославянскому языку Петровской эпохи в целом. Общность используемых двумя авторами конструкций возникает и в силу переводного характера рассмотренных текстов, и в силу их сходного статуса. Обнаруженные различия проявляются, скорее, на микроуровне – это наличие/отсутствие калькирования определенных форм (конструкции типа имеемъ сказано), а также локальных языковых явлений (частица де как показатель эвиденциальности). Было установлено также, что по всем проанализированным языковым параметрам польский перевод не оказал никакого влияния ни на рукописный вариант русского перевода "Гистории", ни на отредактированный печатный текст "Монархии турецкой" 1741 г. По итогам первого года работы над проектом было сделано 7 докладов на международных, всероссийских и региональных конференциях, опубликована 1 статья, 4 статьи сданы в печать (выход двух из них планируется в декабре 2023 г.).
2 16 января 2024 г.-30 декабря 2024 г. Языковая личность в Петровскую эпоху: П.А. Толстой как переводчик
Результаты этапа:

Прикрепленные к НИР результаты

Для прикрепления результата сначала выберете тип результата (статьи, книги, ...). После чего введите несколько символов в поле поиска прикрепляемого результата, затем выберете один из предложенных и нажмите кнопку "Добавить".